Emmène-moi danser dans les dessous des villes en folie
Чувствую себя уставшей, выжатой, как лимон и вообще не человеком, а комком нервов.
Хочу вдохнуть чистый воздух полной грудью!
Вот, поняла: я хочу на природу! Валяться целый день на какой-нибудь полянке под огромным дубом, чтобы вокруг пели птички и порхали бабочки, чтобы от спокойствия тянуло в сон... Как просто звучит, а ведь если подумать, у меня уже лет 9 ничего подобного не было!
Последнее время часто вспоминаю детство, точнее не вспоминаю - оно само вспоминается, в самые неожиданные моменты. В Москву порой до боли хочется, не могу ничего с собой поделать. Иногда становится любопытно, а что бы сейчас было, если бы мы не уехали? И была ли вообще такая возможность - не уехать, или было уже заранее кем-то свыше решено: уезжают - и выбора в самом деле не было?
Я помню тот момент (мы втроём сидели в гостинной на Воронцовских Прудах), когда папа вошёл в комнату - помню, что у нас был выключен свет - и сказал что-то о том, что через месяц мы уже будет жить в Испании, учиться там, а мы вместо того, чтобы заниматься испанским и готовиться к переезду, сидим и целыми вечерами непонятно, чем занимаемся. (А мы, глупышки, всего лишь обсуждали футболистов; после Евро 2000 буквально заразились футболом). Я помню, как будто это было вчера, то чувство неожиданного страха неизвестности, резкого, острого будто укол... Я тогда впервые полностью осознала, что через месяц вся наша жизнь совершенно изменится. Мне захотелось кричать, остановить время.
С тех пор прошло почти 6 лет.
Странно, Господи, как странно.
Я помню, как открывалась дверь в той квартире, как я через замочную скважину следила за выходящими и заходящими соседями, как в коридоре стояла обувь, как там же от катастрофической нехватки места висели мокрые полотенца, как буквально под ногами проваливался паркет, как мы кормили голубей, давали каждому своё имя, порой даже заносили их в квартиру, а потом эти голуби загадили нам балкон до такой степени, что на него невозможно было выйти.
Помню запах дома - его - такого сильного и сладкого - я больше нигде не слышала.
Я помню номер телефона, помню переносную лестницу, которая стояла за кухонной дверью и однажды упала мне на голову, помню как действовал на нервы шум старого холодильника.
Сейчас пишу и понимаю, насколько всё это было убого, но это была самая замечательная квартира, в которой я когда-либо жила!
Мы никогда не делали там ремонта, видимо чего-то не хватало: времени, возможности, денег... Всемером жили в двух комнатной квартирке и там же праздновали дни рожденья всех родственников, за ночь до празднования мама с бабушкой стояли на кухне, резали овощи для салатов, пекли пироги. Мы помогали, потом шли смотреть "Доктор Куин, женщина-врач". Места в гостинной было так мало, что как мы только там не размещались: кто в кресле, кто на ручке кресла, кто у мамы на коленках...
Как легко, как просто было р а д о в а т ь с я в детстве - искренне, от всей души, возможно сами этого и не замечая.
Как печально с какой-то стороны продолжать идти вперёд, оставляя позади самое себя - маленькое, беззаботное существо...
Кажется, Цветаева сказала: "Детство - место, где всё осталось ТАК и ТАМ".
Но что это я сегодня только о грустном?
Последнее время всё больше и больше читаю Педро Салинаса. Не понимаю, как я жила без него?! Как продолжают жить без него другие?
Я читаю его стихи на одном дыхании, с комом в горле, а закончив, опускаю книгу на колени и жду пока уляжется в глубине души. А потом наступает пустота и ничего не хочется - только плакать, не плакать - рыдать; отыскать где-нибудь в воздухе руки, сумевшие это написать и благословлять эти руки.
***
Когда в памяти стерлись твои черты,
ты родилась вновь.
Пока я помнил тебя,
ты была такой мертвой:
застывшей в границах
собственных очертаний
Я знал тебя наизусть,
как знакомую географическую карту:
здесь, на севере, сухой ледяной голос;
на юге, у самой морской кромки —
слабая, потерянная улыбка.
Ты продолжала жить
в оцепенелых пределах
своего неизменного рельефа.
Но однажды —
о, я помню этот ноябрьский рассвет! —
карта вдруг выцвела,
контуры ее размылись
и мое воспоминание о тебе опустело.
Лишенная черт, ты уходила в ничто.
И вот тогда, на следующий же день, —
у меня не было выхода! —
я сам, слышишь, сам создал тебя новую,
с голосом или без,
с телом или без такового, —
какая разница!
Теперь ты была моей —
вне меня ты разучилась существовать.
По своим меркам я сотворил тебя, Афродита,
совершенство, не зависящее от причуд памяти,
прекрасная и нетронутая,
вступающая на берег жизни
из пены забвения.
Хочу вдохнуть чистый воздух полной грудью!
Вот, поняла: я хочу на природу! Валяться целый день на какой-нибудь полянке под огромным дубом, чтобы вокруг пели птички и порхали бабочки, чтобы от спокойствия тянуло в сон... Как просто звучит, а ведь если подумать, у меня уже лет 9 ничего подобного не было!
Последнее время часто вспоминаю детство, точнее не вспоминаю - оно само вспоминается, в самые неожиданные моменты. В Москву порой до боли хочется, не могу ничего с собой поделать. Иногда становится любопытно, а что бы сейчас было, если бы мы не уехали? И была ли вообще такая возможность - не уехать, или было уже заранее кем-то свыше решено: уезжают - и выбора в самом деле не было?
Я помню тот момент (мы втроём сидели в гостинной на Воронцовских Прудах), когда папа вошёл в комнату - помню, что у нас был выключен свет - и сказал что-то о том, что через месяц мы уже будет жить в Испании, учиться там, а мы вместо того, чтобы заниматься испанским и готовиться к переезду, сидим и целыми вечерами непонятно, чем занимаемся. (А мы, глупышки, всего лишь обсуждали футболистов; после Евро 2000 буквально заразились футболом). Я помню, как будто это было вчера, то чувство неожиданного страха неизвестности, резкого, острого будто укол... Я тогда впервые полностью осознала, что через месяц вся наша жизнь совершенно изменится. Мне захотелось кричать, остановить время.
С тех пор прошло почти 6 лет.
Странно, Господи, как странно.
Я помню, как открывалась дверь в той квартире, как я через замочную скважину следила за выходящими и заходящими соседями, как в коридоре стояла обувь, как там же от катастрофической нехватки места висели мокрые полотенца, как буквально под ногами проваливался паркет, как мы кормили голубей, давали каждому своё имя, порой даже заносили их в квартиру, а потом эти голуби загадили нам балкон до такой степени, что на него невозможно было выйти.
Помню запах дома - его - такого сильного и сладкого - я больше нигде не слышала.
Я помню номер телефона, помню переносную лестницу, которая стояла за кухонной дверью и однажды упала мне на голову, помню как действовал на нервы шум старого холодильника.
Сейчас пишу и понимаю, насколько всё это было убого, но это была самая замечательная квартира, в которой я когда-либо жила!
Мы никогда не делали там ремонта, видимо чего-то не хватало: времени, возможности, денег... Всемером жили в двух комнатной квартирке и там же праздновали дни рожденья всех родственников, за ночь до празднования мама с бабушкой стояли на кухне, резали овощи для салатов, пекли пироги. Мы помогали, потом шли смотреть "Доктор Куин, женщина-врач". Места в гостинной было так мало, что как мы только там не размещались: кто в кресле, кто на ручке кресла, кто у мамы на коленках...
Как легко, как просто было р а д о в а т ь с я в детстве - искренне, от всей души, возможно сами этого и не замечая.
Как печально с какой-то стороны продолжать идти вперёд, оставляя позади самое себя - маленькое, беззаботное существо...
Кажется, Цветаева сказала: "Детство - место, где всё осталось ТАК и ТАМ".
Но что это я сегодня только о грустном?
Последнее время всё больше и больше читаю Педро Салинаса. Не понимаю, как я жила без него?! Как продолжают жить без него другие?
Я читаю его стихи на одном дыхании, с комом в горле, а закончив, опускаю книгу на колени и жду пока уляжется в глубине души. А потом наступает пустота и ничего не хочется - только плакать, не плакать - рыдать; отыскать где-нибудь в воздухе руки, сумевшие это написать и благословлять эти руки.
***
Когда в памяти стерлись твои черты,
ты родилась вновь.
Пока я помнил тебя,
ты была такой мертвой:
застывшей в границах
собственных очертаний
Я знал тебя наизусть,
как знакомую географическую карту:
здесь, на севере, сухой ледяной голос;
на юге, у самой морской кромки —
слабая, потерянная улыбка.
Ты продолжала жить
в оцепенелых пределах
своего неизменного рельефа.
Но однажды —
о, я помню этот ноябрьский рассвет! —
карта вдруг выцвела,
контуры ее размылись
и мое воспоминание о тебе опустело.
Лишенная черт, ты уходила в ничто.
И вот тогда, на следующий же день, —
у меня не было выхода! —
я сам, слышишь, сам создал тебя новую,
с голосом или без,
с телом или без такового, —
какая разница!
Теперь ты была моей —
вне меня ты разучилась существовать.
По своим меркам я сотворил тебя, Афродита,
совершенство, не зависящее от причуд памяти,
прекрасная и нетронутая,
вступающая на берег жизни
из пены забвения.